«Саша!!! Я сейчас упаду! Помоги мне! Саша, мне тяжело, я сейчас сорвусь!» – на высоте пятого этажа, вцепившись руками в карниз, висела девушка. Еще мгновение – и пальцы ее разжались… Соседи вызвали «скорую». Когда она приехала, Ника была еще жива. Врачи попытались вставить ей в рот трубку дыхательного аппарата, но она слабым движением руки отстранила ее и тихо прошептала: «Не надо…» До больницы ее не довезли.

Никой Турбиной, очаровательной девочкой, с четырех лет начавшей сочинять дивные, не по-детски мудрые стихи, когда-то восторгался весь Советский Союз. Помните серьезного ребенка, читающего свои произведения вместе с известными поэтами на открытии московской Олимпиады? Тогда эта хрупкая девочка из Ялты считалась без преувеличения национальным достоянием. О ней много писали, говорили, ею гордились, называли вундеркиндом и показывали всему миру… А потом умиление взрослых внезапно сменилось равнодушием: мало ли на Руси молодых поэтов!

Она родилась 17 декабря 1974 года в Ялте. По соседству жила София Ротару. Однажды Ника познакомилась с певицей, но продолжать общение не пожелала. Она вообще росла малообщительной девочкой и очень любила ставить взрослых в тупик своими не по-детски серьезными вопросами. Например, когда Никуше было всего два года, она неожиданно спросила бабушку: «Буль! А есть ли душа?» Бабуля растерялась и так и не смогла ничего сказать в ответ.

Любимым занятием Ники было смотреть в окно, особенно в дождливую погоду, и бормотать что-то себе под нос (как выяснилось позже – стихи!) или, глядя в зеркало, разговаривать со своим отражением обо всем на свете.

А каждую ночь к ней приходил Звук… Так малышка называла неведомо откуда звучавший голос, который диктовал ей строчки, спустя несколько лет прославившие ее на весь мир! А вслед за известностью появились и первые слухи о том, что стихи Нике диктуют космические пришельцы или их пишет за нее мама. Уж слишком «запредельными» и взрослыми они казались. Эта ложь очень ранила девочку:

Возьмите-ка тетрадь

И напишите вы о том,

Что видели во сне,

Лучшие дня

Что стало больно и светло,

Пишите о себе.

Тогда поверю вам, друзья:

Мои стихи пишу не я. (1982)

А правда была до банальности проста. Маленькая поэтесса с детства страдала бронхиальной астмой в тяжелой форме. У ребенка приступы удушья, как известно, вызывают страх перед сном. И Ника боялась заснуть. Точнее – боялась не проснуться, задохнувшись от кашля. Поэтому по ночам она сидела в постели, обложенная подушками, и, хрипло дыша, бормотала что-то на птичьем языке. Это бормотание напоминало древние заклинания и здорово пугало родственников. Затем неясные звуки превращались в отчетливые фразы, которые звучали все громче и громче… Слова словно душили малышку, и в такие минуты она упорно звала на помощь взрослых и требовала: «Пишите!» Особенно «доставалось» маме:

Я надеюсь на тебя.

Запиши все мои строчки.

А не то наступит точно

Ночь без сна.

Собери мои страницы

В толстую тетрадь.

Их постараюсь разобрать.

Только, слышишь,

Не бросай меня одну.

Превратятся

Все стихи мои в беду. (1983)

Девочка читала стихи пылко, с жаром, а иногда с каким-то отрешенным видом. Казалось, что ей и впрямь их кто-то диктует… После декламации Ника опустошенно откидывалась на подушки в ожидании нового «стихотворного приступа». В интервью она описывала свои ощущения так: «Стихи приходят внезапно. Когда сильно больно или страшно. Это похоже на роды. Поэтому мои стихи несут в себе боль». По словам родственников, Ника вообще не спала до двенадцати лет. И они решили показать измученную бессонницей девочку специалистам. Однако врачи лишь развели руками: «У нас нет лекарства от таланта! Пусть пишет. Если что-то и надо лечить, то только астму…»

Говорят, истоки таланта ребенка нужно искать у его родителей. Об отце Ники ничего не известно – она до последних лет жизни упорно избегала разговоров о нем. Ее мать – Майя Анатольевна – была одаренной художницей. Но реализоваться полностью она так и не смогла, поэтому мечтала вырастить звезду из Ники. Заметив явный поэтический талант дочери, Майя Анатольевна с самого раннего детства стала читать ей стихи Ахматовой, Мандельштама, Пастернака. А потом пригодились и полезные знакомства дедушки – крымского писателя Анатолия Никаноркина. В его ялтинском доме часто гостили московские литераторы. Мама Ники обращалась к ним с просьбой напечатать стихи дочки в столице. Откликнулись немногие. Большинству писателей идея показалась скорее абсурдной – психика девочки еще не окрепла, ранняя слава лишь сломает ее. Вдобавок Никуша и без того видела мир лишь в темных красках:

Алая луна,

Алая луна.

Загляни ко мне

В темное окно.

Алая луна,

В комнате черно.

Черная стена.

Черные дома.

Черные углы.

Черная сама. (1980)

Помог случай. Когда Нике исполнилось семь лет, в Ялту приехал Юлиан Семенов. Он строил дачу за городом. Однажды ему срочно понадобилась машина до Симферополя, а бабушка Ники как раз возглавляла отдел обслуживания в гостинице «Ялта», где остановился писатель. Она-то и убедила мэтра прочитать стихи внучки. Семенов, раздосадованный задержкой, с недовольным видом взял из рук женщины пухлую папку, прочитал несколько стихотворений и вдруг воскликнул: «Гениально!» Спустя месяц по его просьбе в дом к Турбиным приехали журналисты. А 6 марта 1983 года в печати впервые появились стихи Ники. В тот день девятилетняя школьница проснулась знаменитой.

Дядя Женя и пустота

Вскоре юную поэтессу пригласили в Москву, где в Доме литераторов она познакомилась с «дядей Женей» – известным поэтом Евгением Евтушенко. Эта встреча оказалась судьбоносной – именно с нее началась блистательная карьера Ники Турбиной. С тех пор ее жизнь круто изменилась. «Дядя Женя» организовывал для нее поездки по всей стране, она выступала на поэтических вечерах, ее приглашали на телевидение, о ней писали газеты. С нею работали психологи, профессора медицины и экстрасенсы. Ее называли «эмоциональным взрывом», «блистательным талантом», «поэтическим Моцартом»… В своих интервью Евтушенко говорил о Нике как о «величайшем чуде – ребенке-поэте», а она тем временем рассказывала журналистам о муках своего творчества. Благодаря Евгению Евтушенко в издательстве «Молодая гвардия» в конце 1984 года (за несколько дней до десятилетия Ники) вышел сборник ее стихов под названием «Черновик». Название помог выбрать все тот же «дядя Женя». Во-первых, так называлось заглавное стихотворение сборника, а во-вторых, по словам Евтушенко, «ребенок – это черновик человека». В эту книгу вошли и строчки, посвященные ему – великому и могучему другу и наставнику.

Вы – поводырь,

А я – слепой старик.

Вы – проводник.

Я – еду без билета.

И мой вопрос

Остался без ответа,

И втоптан в землю

Прах друзей моих.

Вы – глас людской.

Я – позабытый стих. (1983)

Популярность Ники росла как на дрожжах. Фирма «Мелодия» выпустила пластинку с ее стихами. Посещать ялтинскую школу-гимназию (где в начале века училась Марина Цветаева) стало некогда: все силы отнимали гастрольные поездки по стране. Советский детский фонд выделил Нике именную стипендию. Ее стихи перевели на двенадцать языков. Она всегда выступала при полных залах: все хотели посмотреть на худенькую девчушку с отработанными актерскими жестами и повадками звезды и послушать ее трогательный, еще неокрепший голос, тембр которого надрывал людям душу!

Ника собирала аншлаги не только в Союзе. Ей рукоплескали в Италии и США, а в Колумбийском университете даже прошла конференция о технике перевода стихов юной поэтессы из России. И как результат – поездка в Венецию на фестиваль «Земля и поэты», где Турбиной вручили престижную премию в области искусства – «Золотого льва»! Ника стала второй русской поэтессой, удостоенной этой награды. Первой была Анна Ахматова, но она получила «льва», когда ей было уже за шестьдесят. А нашей героине тогда едва исполнилось двенадцать… Однако с этой наградой у Ники было связано печальное воспоминание. Девочка привезла «льва» домой и решила проверить, действительно ли он золотой. Взяла молоток и – отколотила зверю лапы. Он оказался гипсовым.

С тех пор разочарования в жизни Ники посыпались как из рога изобилия. Ей исполнилось тринадцать, когда она стала замечать: добрый дядя Женя, не объясняя причин, стал от нее отдаляться. Перестал звонить, никуда не приглашал. Многие обвинили его тогда в удачном пиаре собственной, «слегка подзабытой» персоны, а окружение Ники и вовсе – в предательстве. Хотя сама поэтесса все еще надеялась, что Евтушенко вернется. «Ника просто боготворила его, – рассказывает бабушка Ники Людмила Карпова. – Помню, мы сидели с ней в маленьком кафе на одном из каналов Венеции, а рядом, за столиком, Евгений Александрович. Ника смотрела на него с обожанием, а мне все твердила: «Буль, купи мне красивое белое платье и туфли. Я хочу его поразить!»

Но он так и не вернулся. Ни тогда, ни через год, ни спустя десять лет. Да и должен ли был?

В конце 80-х Ника пережила свой первый творческий кризис. Она писала уже не так азартно и не так много, как в детстве. Поклонников становилось все меньше, о юном вундеркинде без мудрого пиара начали забывать… Поменялась и ситуация в стране: людей больше заботили растущие цены на продукты, нежели успехи юных талантов. В семье Турбиных тоже произошли перемены. Мама Ники – Майя Анатольевна – вышла замуж и родила вторую дочь, Машу – «обычного ребенка, к счастью, не умеющего писать стихи», которому отныне уделялось все внимание взрослых. Ника вновь осталась одна, тщетно пытаясь приспособиться к новой жизни. В 1989 году она сыграла главную роль девочки-бандитки, больной туберкулезом, в художественном фильме «Это было у моря». А чуть позже дала интервью «Плейбою» и согласилась на откровенную фотосессию под названием «Голое тело в виде моей поэзии». Но и эти лихорадочные эксперименты не вернули ей былой славы.

В середине 90-х Ника дала развернутое интервью одной из центральных газет. Заголовок ярко отражал суть наболевшего – «Евтушенко меня предал!» Евгений Александрович прокомментировал эту статью так: «Все мое предательство в том, что я не продолжаю помогать. Простите, я человек провинциальный и не уважаю людей, в которых не присутствует чувство благодарности. Я помог – и все. Надо человека поставить «на ход», а дальше – сам. В жизни есть два испытания: непризнание и признание. Надо уметь проходить оба». В следующем интервью Ника взяла свои обвинения назад: «Я сморозила это по детской глупости и от обиды. Я была тогда максималисткой. Сейчас бы я уже этого не сказала. Это низко, глупо и смешно. Мне кажется, Евгению Александровичу был нужен юный гений. Он просто испугался моего возраста. У меня был сложный переходный период, я была агрессивной. Сейчас мы не общаемся. Мне надо разобраться в себе, да и ему общение со мной не нужно. Я же не какой-нибудь принц Уэльский!»

Белоснежка и ее гном

Ника всегда тяжело переживала одиночество. Бунтовала, убегала из дома, резала вены, пила снотворное, вешалась, грозила выброситься из окна… Ей было страшно жить. Одной на огромной планете. Она не могла понять этот мир, боялась и его, и себя в нем. И в то же время не верила в смерть. Повзрослев, она объясняла свой нигилизм так: «Если человек не полный идиот, у него бывает изредка депрессия. Иногда просто хочется уйти, закрыть за собой дверь и послать всех к черту. А газеты в эти минуты гудят, что «гений сломался, Ника спилась, скурилась и стала проституткой». Я не могу себя причислить ни к одной из этих категорий. Хотя я иногда курю травку, пью красное вино, но не более того. В школе панковала. Ходила наполовину лысая, наполовину длинноволосая, с рыболовным крючком в ухе. Била стекла, объявляла бойкоты. Ну и что тут особенного?» Казалось бы, типичный синдром переходного возраста. Однако проблема Ники заключалась в другом.

Слава, аплодирующие залы, автографы, международные премии остались в прошлом. А она продолжала сочинять никому не нужные рифмованные строчки, бегло записывала их губной помадой на рваных клочках бумаги и салфетках и складывала в ящик стола с надписью «Чтобы не забыть» (впоследствии именно так назовут ее первое посмертное издание, приуроченное к тридцатилетию поэтессы). Она не понимала, как жить дальше. Возможно, мучительная неопределенность и толкнула шестнадцатилетнюю Нику на весьма экстравагантный поступок: она вышла замуж за 76–летнего швейцарского психолога по имени Джованни. (В 1997 году я брала у Ники интервью, в котором она весьма подробно и с изрядной долей иронии поведала о своем «романе века». Цитирую большой фрагмент нашей беседы. – Авт.)

Ника: «Все было красиво и трагично, как растоптанная роза. Джованни, по-русски – Ванька, был принцем в самом расцвете сил. Он – итальянец, но жил в Швейцарии и возглавлял институт в Лозанне, проводивший лечение психбольных детей музыкой и стихами. У меня в то время в Италии вышла книга, которая попала к нему в руки. Какую-то девочку мои стихи спасли: она молчала от рождения, а потом вдруг сказала: «Ма-ма». Джованни тут же пригласил меня в Швейцарию на симпозиум. Я пробыла там неделю, вернулась в Москву. Мы переписывались, а потом он позвонил и сказал: «В России жизнь бесперспективная. Тебе неплохо бы повидать Европу. Но мне тоже кое-что нужно от тебя. Выходи за меня замуж…» Я согласилась».

– Это был брак по расчету?

Ника: «Нет. По авантюре. С расчетом у меня всегда было плохо. Постоянно оказываюсь в дерьме. Я уехала – и меня хватило на год. Не смогла жить в чужой стране, тем более с ним. Зато научилась ругаться по-французски».

– Чувствовала, что он тебе годится в отцы?

Ника: «Скорее в матери. У него был капризный характер дамы. Он меня раздражал. Я, к примеру, привыкла ходить по дому в халате. У них это не принято. Он выходил к столу в костюме и при галстуке и начинал меня воспитывать. Обращался со мной как со своей собственностью и был зверски ревнив».

– Были поводы?

Ника: «Нет. Я ему не изменяла, хотя мне нравились многие молодые люди. С его собственным сыном, который был младше меня на год, мы строили друг другу глазки. Но даже он не понимал, как такая молодая девушка может жить со стариком».

– Джованни был состоятельным человеком?

Ника:«Да, и в плане кошелька, и в плане того, что в штанах. Сидя все время на гормонах, похоронив пять жен, имея кучу детей (младшему сыну – четырнадцать, а первенцу – под шестьдесят), еще бы он был не состоятелен! Но для полноценной супружеской жизни кроме койки нужно что-то еще. А с этим, несмотря на его мозговитость, были проблемы. Ему удобно жилось со мной. Ведь из шестнадцатилетней девчонки можно лепить что хочешь. Я работала в его институте, мое имя знали. К тому же русские невесты неприхотливы. Им купи босоножки – они и рады».

Джованни целыми днями пропадал в собственной клинике для олигофренов, и Ника оказалась предоставлена самой себе. В Швейцарии, как и в России, она снова почувствовала себя одинокой. Говорят, именно тогда она научилась топить свою печаль в вине.

В комнате белой Швейцарии

Пепельница – голова.

Русское, забычкованное

Смотрит в окно дитя.

Запахом спелой клубники

Улицы здесь живут.

И неодетой Нике

Вряд ли дадут приют.

Японский треугольник

В 1991 году Ника сбежала от Джованни и вернулась в Россию, где ей неожиданно улыбнулась удача. В Ялте она встретила свою первую любовь – бармена из валютного бара по имени Костя. На следующий день после знакомства девушка прибежала домой с криком: «Буль! Я выхожу замуж!» Для нее это было так важно! Однако Костя вовсе не собирался жениться. У него была знакомая девушка в Японии, куда он впоследствии собирался эмигрировать. И тем не менее роман с Никой длился несколько лет. В течение этого времени Костя неоднократно навещал ее в Москве, в ее новой квартире на улице Маршала Бирюзова. Ника стала хозяйкой «двушки» благодаря отчиму (он произвел какой-то сложносочиненный обмен квартир). Костя уговаривал возлюбленную переехать к нему в Ялту. Девушка упорствовала, пуская в ход все «прелести» своего характера, и парень возвращался домой ни с чем. Впрочем, несмотря на ссоры, Ника боготворила Костю и часто прислушивалась к его мнению. Казалось, он был единственным человеком, имевшим над ней власть.

Любовь буквально окрылила Нику, и она исполнила свою детскую мечту – поступила во ВГИК: «Я всегда хотела быть актрисой или режиссером. Мой отчим работал в театре, я выросла среди актеров». Но учеба продлилась недолго. У Ники появилось много новых друзей, она часто прогуливала занятия. Вот как она сама вспоминала о том времени: «Я люблю большие, шумные компании. Люблю быть в центре внимания, когда я в настроении, меня окружают симпатичные люди, и я хочу кому-то из них понравиться. Хорошо танцую. Обожаю дискотеки в ночных клубах! Могу сыграть на гитаре. Просто мечта, а не девушка!»

Разумеется, при столь интересной ночной жизни учеба была вскоре заброшена. К счастью, в судьбу Ники вмешалась Алена Галич, дочь известного барда, преподаватель Московского института культуры, которая помогла девушке поступить в «Кулек» без экзаменов (к сожалению, писать без ошибок юная поэтесса так и не научилась). Курс вела сама Галич, ставшая впоследствии подругой Турбиной. Первые полгода Ника училась очень хорошо. Но потом снова начались загулы и запои. Взбешенная таким поведением своей протеже, Алена Александровна потребовала расписку. И Ника накарябала детским почерком: «Я, Ника Турбина, даю слово своей преподавательнице Алене Галич, что пить больше не буду. И опаздывать на занятия не буду». Через три дня она вновь ушла в запой. А перед летней сессией Ника без предупреждения укатила в Ялту, к Косте. К экзаменам она так и не вернулась, и ее отчислили с первого курса за неуспеваемость. «Непрофессионально там учат! – говорила Ника впоследствии. – Хочу в ГИТИС поступить. Хотя учебу я уже переросла. Нет сил на нее».

Вскоре Костины нервы тоже не выдержали. «Я устал от непредсказуемости Ники, – сказал он Алене Галич. – Нормальной семьи у нас никогда не будет: Ника не сможет взять на себя ответственность за детей. С ней самой нужно нянчиться!» Вскоре он женился.

Разрыв с Костей Ника переживала очень тяжело. Она сильно пила, пыталась «завязать», обращалась к врачам, но никакие отечественные кодировки ей уже не помогали. И опять на помощь пришла Алена Галич. Она договорилась с врачами одной из американских клиник о стационарном обследовании Ники. Однако чтобы получить скидку, нужно было собрать огромное количество подписей. Когда в документах была наконец поставлена последняя «закорючка», мама Ники неожиданно увезла ее в Ялту, бросив напоследок: «Моя дочь – не алкоголичка!» Алена Александровна сидела дома, плакала и рвала письма, стоившие ей стольких усилий.

А Ника «лечилась» привычным способом – в ее жизни появился новый мужчина, бизнесмен. Однако романтики хватило ненадолго. Однажды с Никой случился буйный припадок, и молодой человек, которого она всем представляла как собственного мужа, был вынужден поместить ее в ялтинскую клинику для психбольных. Разумеется, она восприняла это как очередное предательство. «Этот гад еще и приплатил врачам, чтобы они меня подольше там кололи!» – жаловалась позже Ника. В больнице она пробыла три месяца. А вызволяли ее оттуда неизменный «ангел-хранитель» Алена Галич и… Костя. Правда, вскоре он опять оставил ее. Ей казалось, что впереди – беспросветный тупик, из которого она отчаянно пыталась вырваться.

Синяки на душе

«Я стою у черты,

Где кончается связь

со Вселенной.

Здесь разводят мосты

Ровно в полночь –

То время бессменно.

Я стою у черты.

Ну, шагни! И окажешься

сразу бессмертна».

15 мая 1997 года Ника проснулась в четыре утра, вышла на балкон и сделала шаг «за черту»: «Мне никто не помогал. В квартире вообще никого не было. Очнулась в больнице. Оба предплечья сломаны, тазовые кости раздроблены, четвертый позвонок вдребезги. Сначала даже жалела, что осталась жива: столько боли перенесла, столько разочарования в людях… А потом стала себя ценить, поняла, что я еще что-то могу».

Есть и другая версия того несчастного случая. Говорят, Ника поссорилась с очередным молодым человеком, хотела над ним подшутить, встала на подоконник, но сорвалась и повисла на руках. Парень пытался втащить ее обратно в квартиру, но не удержал, и Ника упала с пятого этажа. Как бы там ни было, Нику спасло чудо и… дерево под окном, которое смягчило падение. Ника перенесла двенадцать операций, ей установили аппарат Елизарова и заново учили ходить. Ее имя вновь замелькало в газетах – о трагедиях у нас всегда пишут охотнее, чем об успехах. В Ялте на имя бабушки был открыт счет, куда все желающие могли отправить деньги. Помог даже какой-то американский бизнесмен. И она выздоровела! Правда, остались шрамы по всему телу и страшные боли в спине, особенно по ночам… Ника мечтала накопить денег и сделать пластическую операцию. Но она умела не только мечтать, но и предвидеть: «Нет ничего постыдного в том, что женское счастье – это дом, дети, тепло и даже кухня. Но у меня этого всего никогда не будет. В природе есть женщины, которые не совсем женщины. Я имею в виду не физически, конечно же. Вот я из них. И поэтому у меня такого женского счастья не будет, хотя я очень этого хочу. Я хочу накормить любимого человека вкусным обедом, и чтобы в комнате плакал ребенок. Я перепеленаю его и буду счастлива… Конечно, я могла бы сейчас сказать: нет, до тридцати лет – карьера и работа, а уже потом… Да, я хочу писать стихи, потому что я – хороший поэт. Но я также хочу женского счастья, потому что я – Женщина!» К сожалению, после того рокового падения Ника уже не могла иметь детей физически и очень от этого страдала.

В гостях у бездны

Ника по-прежнему боялась жить одна. Завела двух кошек и собаку – не помогло. Нужен был надежный друг, наставник, советник, отец, сын и любовник в одном лице. Двери ее дома по-прежнему были открыты для всех, но входили в них немногие, а оставались – единицы. Одним из таких «задержавшихся» стал 35-летний актер театра «У Никитских ворот» – Саша Миронов. Он ворвался в жизнь Ники в начале 1998 года и остался с ней до конца… Бывший «афганец», Саша когда-то служил в погранвойсках, был мастером спорта по плаванию и во всем помогал Нике, что ей, безусловно, нравилось: «Саша – опытный, очень отзывчивый и добрый человек. Я ему доверяю как самой себе, уважаю и очень люблю. Он великий актер! Когда я вижу его на сцене, всегда плачу… Это самый близкий мне человек, если бы не он, меня бы уже не было…» К сожалению, как и все «великие актеры», Саша безбожно пил, из-за чего лишился работы. Желая помочь Нике избавиться от боли, он все больше затягивал ее в омут пьянства. Впоследствии она уже не могла жить без водки – едва появлялись деньги, Ника сразу посылала Сашу за бутылкой. Отказать ей было невозможно – любые попытки противоречить приводили подругу в ярость.

В 2000 году ялтинская киностудия сняла о Нике фильм. Перед съемками телевизионщики выставили перед ней бутылку водки. Когда бутылка опустела, стали снимать. Пьяная Ника не смогла вспомнить ни одной строчки и прямо перед телекамерой послала всех куда подальше… Этот сюжет произвел тогда фурор. Нику вновь обсуждали, но уже в контексте «гениального падения». Впрочем, благодаря этой удручающей картине у Ники появился новый друг, который стал свидетелем последней драмы в ее жизни.

Перед Новым годом на глаза 22-летнему Вовке попалась газета. С фотографии на него смотрела та самая девушка из фильма – красивая, немного странная и такая родная! В ее глазах было все: жизненный опыт, боль, одиночество, страх, мудрость, обнаженная душа… «Это знак», – решил Вовка. Для начала он разыскал режиссера фильма о Нике и передал ему трогательное письмо, адресованное ей, но ответа так и не дождался… Спустя год он предпринял еще одну попытку – явился домой к режиссеру и попросил у него московский адрес поэтессы. Их встреча состоялась 12 января 2002 года. Уже на подходе к дому Ники Вовка купил в цветочном магазине пять тюльпанов. Дверь открыл Саша.

– Я Володя, к Нике приехал из Киева.

– Ника! Тут к тебе Володя, – Саша пропустил гостя в дом.

– Ой, цветы! Я так о них мечтала, – в проеме двери показалась молодая женщина. Она была прекрасна, но выглядела совсем не так, как на фотографии. Лицо казалось изнуренным, взгляд – потухшим, вид – уставшим. Вовка достал из сумки бутылку водки и крымское вино и без предисловий поставил их на стол. Выпили. Поговорили о жизни, Вовка рассказал о своей работе в прачечной гостиницы «Лыбедь» и о том, что приехал в Москву на три дня, специально ради встречи с Никой.

– А где ты остановился? – в глазах девушки уже светились неподдельная радость и тепло (она всегда была рада гостям).

– Пока не знаю…

– Знаешь, Вов, оставайся у нас. Возражения не принимаются.

Возражать никто и не собирался. Володе постелили на детской Никиной кровати. Но поспать всласть гостю так и не пришлось. Посреди ночи его разбудил душераздирающий крик: «Саша, мне опять плохо, звони в «скорую»! Эта спина, когда же все это кончится?!» Саша побежал звонить к соседям (телефон в квартире Ники несколько месяцев назад отключили за неуплату). Врачи забрали Нику в больницу. Спустя какое-то время она вернулась вся всклокоченная, рухнула на кровать и устало промолвила: «Я от них сбежала. Документы – в больнице. Саша, заберешь их завтра, хорошо?» Снова легли спать. Уже под утро все повторилось: Ника опять корчилась на кровати от боли, звала на помощь Сашу, тот бегал звонить к соседям, Вовка курил на балконе, и в квартире появлялись врачи «скорой»… «Никуда я с вами не поеду, слышите?! – кричала пьяным голосом Ника. – Лечите меня прямо здесь, делайте укол, сделайте хоть что-нибудь, я же умру сейчас от боли!!!» Укол помог лишь на время… Потом наступило утро, снова пили, говорили, Саша бегал за водкой, тщетно пытались заснуть под крики Ники, от которых можно было поседеть… Так прошло три дня. Вовка уехал в Киев. Писал письма, слал телеграммы… А спустя неделю не выдержал и опять примчался в Москву.

– Я знала, что ты вернешься, – встретила его на пороге Ника. – Проходи, Саша сейчас на работе. Знаешь, он сильно запил…

Они целыми днями сидели на кухне обнявшись и говорили о вечном. Саша в их разговорах не участвовал, но и против присутствия Вовки не возражал. Он был уверен – Ника изменить ему просто не может. И это было правдой. Пару раз Володя сопровождал Нику на работу – в театральную студию для трудных подростков «Диапазон» на окраине Москвы. Там Ника и Саша ставили детские спектакли. Последний в ее жизни был «Крестики-нолики».

Перед отъездом Вовка набрался смелости и сказал:

– Приезжай в Киев, поживешь пару лет, освоишься… Мир перед тобой еще встанет на колени, Никуша!

– Я знаю. Но после моей смерти… Я на краю, Вовка! За все в жизни нужно платить. Я очень скоро умру, так и не дождавшись…

На прощанье он подарил Нике плеер с записью их бесед, а она ему – свою любимую книгу о Ван Гоге «Жажда жизни»:

– Мне кажется, я в прошлой жизни Ван Гогом была. Прочти ее и помни – мы не сможем с тобой общаться, если ты не будешь много читать. Как плохо, что мы живем в разных городах!

22 марта Ника приехала в Киев. Вовка познакомил ее со своими друзьями, показал город… Ника обещала вернуться в июне, но не успела. Она вышла в открытое окно с пятого этажа. Никто и никогда не узнает, была ли то роковая случайность или сознательное решение. На этот раз ее никто не смог спасти…

Тело как улика

Уголовное дело по факту гибели Турбиной так и не завели. У милиции были на то свои основания. Во-первых, первая попытка суицида Ники в 1997 году. Во-вторых, отсутствие в квартире людей в момент падения девушки. Чистой воды самоубийство. А крики Ники о помощи правоохранительные органы оставили без внимания: дескать, Турбина была алкоголичкой, мало ли кто привиделся ей за несколько секунд до смерти.

Во всей этой истории – масса неувязок и противоречий. В справке о смерти в графе «причина» – прочерк, в медицинском заключении сказано, что смерть наступила в результате травмы. А сбоку сделана приписка: «Падение с пятого этажа, место и обстоятельства травмы неизвестны». Тело погибшей поэтессы восемь дней лежало в морге Института скорой помощи имени Склифосовского с пометкой «Неизвестная». Саша ушел в недельный запой и даже Майе Анатольевне рассказал о смерти дочери не сразу. По его словам, он, Ника и соседка по дому Инна в тот день выпивали. Когда водка кончилась, они с Инной ушли в магазин, а когда вернулись, Ника уже лежала на земле бездыханная. В день похорон к моргу пришли трое Сашиных собутыльников и Алена Галич с сыном. Она оказалась единственной, кто принес Нике цветы. Родственники поэтессы не смогли выехать из Ялты – не было денег. Еще при жизни Ника как-то сказала: «Когда я умру, хочу, чтобы меня кремировали. Не хочу, чтобы меня после смерти ели в земле червяки». Последняя просьба Ники была выполнена. Правда, не сразу и не так, как она хотела. Саша зачем-то сказал, что ее тело кремируют прямо в Склифе. И лишил близких последней возможности попрощаться с Никой – ведь никто не знал, что в этой больнице нет крематория.

Все разошлись, а служащие Склифа потащили одинокий гроб с приколотой запиской «На кремацию в Николо-Архангельский крематорий». Они ругались, что им не оплатили «погрузочные» работы.

Так Ника Турбина, всю жизнь боявшаяся остаться одна, отправилась в свой последний путь. А рядом не было ни одного родного человека… Позже Алена Галич добилась, чтобы Нику отпели в храме и захоронили на Ваганьковском кладбище, в открытом колумбарии. Напротив – могила Игоря Талькова.

Сломанная клетка

10 мая 2002 года Вовка дочитал книгу о Ван Гоге, подаренную Никой. Последний раз взглянул на закладку – обрывок тетрадного листа в клеточку с надписью, сделанной красным карандашом: «Я люблю тебя. Ника», и вместе с книгой отложил в сторону…

На следующий день Ники не стало. После ее смерти Вовка выполнил свой последний долг – встретился с ее мамой и бабушкой и передал им фотографии, сделанные в ее московской квартире и в Киеве. Спустя год Вовка устроился на работу, спустя два – женился. Недавно он вновь был проездом в Москве. Зашел в знакомый дворик на улице Маршала Бирюзова, покурил на лавочке под Никиным окном, но подняться в квартиру не решился. Да и к кому? После смерти Ники одну из комнат ее двухкомнатной квартиры продали чужим людям, а вторая сейчас под замком, ждет приезда сводной сестры Ники – Маши, которая в этом году закончила школу и собирается поступать в московский вуз.

Первая любовь Ники, Костя, узнал о ее смерти от Алены Галич. Она позвонила ему в Японию. Он долго молчал в телефонную трубку, а потом прокричал: «Алена, скажи всем, что Ника не хотела умирать! У нее была колоссальная жажда жизни!»

С Никой действительно было очень сложно. Она росла доброй, отзывчивой, но совершенно не приспособленной к жизни. Ей нужен был человек, который заслонил бы ее от всех невзгод, избавил от быта, от необходимости зарабатывать деньги, пробивать публикации… Но где же такого найдешь в наше жестокое время? Она это понимала, и ей было страшно. Когда мы познакомились, Нике было всего двадцать три – вся жизнь впереди, а создавалось такое впечатление, будто она прожила ее почти до конца.

И она уже тогда остро осознавала – чтобы о тебе наконец вспомнили, нужно всего-навсего умереть. Ведь маленький гений – это такая трогательная экзотика. А взрослый… Да мало ли на Руси молодых поэтов!

Все что можно сказать-это спасибо...
СвЕтЛаЯ 02.09.2006 10:40:03

Время прошло,ее не вернуть,душа ушла в свой рай...
Осталась лишь пыль с сапогов,
Суетливые будни,
Эгоистичная реальность...
А-главное Ее стихи.
Я уверена,что это были Ее мысли,
Просто мозг человека ведь до конца так и не исследован,
а Ее сознание мира видимо позволяло
воспринимать мир в таком мудреном,прекрасно выложенном в стихах и рифмах виде...
Я считаю,что ничего сверх-гиниального здесть нет...
Ника была настоящим человеком,
С душой героя,
С пороками
Со вкусом смерти на губах...
Она Жила,но была брошена,
Турбина знала о своей судьбе...
Знала,что так и будет,
Но всю жизнь боролась с Ним...,
С Богом?
С Дьяволом?
- С жестоким миром...

На вечную память НИКЕ,да горит твоя звезда.

Из детства, в котором никто не напугал ребёнка до блевотины - алкоголем и сигаретой. И наркотиками.

Напугал (бы) так, что у мальчика или девочки на ВСЮ жизнь возникла бы аллергия – и они никогда не стали бы снимать стресс этими способами.

Сколько ещё сотен миллионов людей должны погибнуть – чтобы в России и западных странах ввели «сухой закон»?

Или выход только один – ждать захвата наших стран мусульманами? Они-то в этом смысле наведут порядок – и очень быстро.

Или всё же понять, что больных – особенно тех, кто делает больными других – нужно изолировать.

Что нужно сажать в тюрьму – как это делают в мусульманских странах – на несколько лет и публично наказывать палками. Кого? ВСЕХ, кто участвовал в продаже алкоголя – начиная от продавщицы (которая, конечно, «ничего не знала про этот закон») и далее, включая посредников, водителей, экспедиторов, производителей.
Точно также – как наказываются ВСЕ в цепочке поставки наркотиков.

Если бы в мире поэзии тоже был «Клуб 27», его наверняка возглавила бы Ника Турбина – девочка, которая диктовала родителям стихи в 4 года, прославилась в 9, была забыта в 15 и погибла в 27 лет.

Ника родилась 17 декабря 1974 года в Ялте в интеллигентной семье: мама - художница Майя Турбина, дедушка - писатель Анатолий Никаноркин. С раннего детства Нике вместо сказок или в дополнение к ним читали «взрослых» поэтов - Пастернака, Мандельштама, Ахматову.

Когда Нике было 4, она не спала по ночам из-за астмы, возле неё дежурили бабушка и дедушка. Им она и начала диктовать свои строки - совсем не детские. Сама Ника говорила: «Это не я пишу. Бог водит моей рукой».

Тем временем в крымском доме дедушки собирались литераторы, им стало известно о стихах маленькой Ники. Поступали предложения публикаций о вундеркинде. Поддерживали их не все - многие утверждали, что психика Ники ещё не готова к такой нагрузке. Тем не менее, один за другим стихи начали появляться в прессе, что вскоре вылилось во всесоюзное признание и массовую истерию по маленькой Нике и её взрослым стихам.

Ника Турбина в детстве

Девочке покровительствовал сам Евгений Евтушенко, и когда ей было 9, вышел её первый сборник стихов «Черновик», который потом был переведён на 12 языков.

Ника стала желанной гостей литературных вечеров, где сама декламировала свои стихи с присущей только её выразительностью. На просьбу журналистов прочитать стихи попроще, Ника отвечала: «Как я его написала, так я его и читаю».

Маленькая поэтесса путешествовала по всему миру и собирала стадионы. В 1985 году девочка получила «Золотого льва» на фестивале «Поэты и Земля» в рамках «Венецианского биеннале».

Ника Турбина с премией "Золотой лев"

В том же 1985 году семья Ники переехала в Москву, Ника пошла в обычную школу № 710. У неё родилась сестричка от второго мужа мамы. В это время Ника написала: «…Только слышишь, не бросай меня одну. Превратятся все стихи мои в беду».

Когда Нике было 15 лет, она сыграла в кинофильме режиссёра Аян Шахмалиевой «Это было у моря», но к этому времени стихи она уже давно не читала.

В 1990-м году у девочки случился первый нервный срыв, и она уехала лечиться в Швейцарию. В психиатрической клинике в Лозанне она сблизилась с 76-летним врачём-психиатром и стала жить с ним в гражданском браке. Муж много работал, Ника была предоставлена сама себе и начала пить. Лечение не увенчалось успехом. Спустя год неудачно семейной жизни Ника вернулась в Москву.

В Москве её без экзаменов приняли в Московский институт культуры, где вела курс Алёна Галич, которая стала для Ники близкой подругой и поддержкой. Ника даже опять начала писать стихи. Преподаватель пыталась удержать Нику в нормальном состоянии, у неё даже дома сохранились «заявления» Ники: «Я, Ника Турбина, даю слово своей преподавательнице Алёне Галич, что больше пить не буду». Но в день своего 20-летия опять «сорвалась». Незадолго до экзаменов на первом курсе она уехала в Ялту к парню Косте. К экзаменам не вернулась. С Костей рассталась. Восстановиться в институте ей удалось лишь на заочное отделение.

Однажды после этого во время пьяной ссоры с новым мужчиной, Ника бросилась к окну, сорвалась и упала с 5-го этажа. Отделалась лишь сломанной ключицей и повреждённым позвоночником, и то благодаря тому, что зацепилась за дерево.

Было очевидно, что девочке нужна психологическая помощь. Алёна Галич пыталась устроить её в престижную американскую клинику, для чего даже инициировала сбор подписей, чтобы получить скидку. Но внезапно мама увезла Нику в Ялту, где та попала в обычную психушку.

Потом в её жизни появился Саша М. - актёр одного из московских театров. Они жили вместе и пили вместе. 11 мая 2002 года Ника и Саша были в гостях у подруги Инны. Когда Инна и Саша пошли в магазин, Ника сидела на окне 5-го этажа, свесив ноги на улицу. Высоты она не боялась, но с координацией движений у неё давно были проблемы. Что именно произошло, неизвестно, но Ника сорвалась и повисла на подоконнике, пытаясь выбраться обратно. Она кричала и просила о помощи. Внизу собрались люди, но спасти Нику не удалось. Второе падение стало последним.

Через неделю её тело кремировали и стараниями Алёны Галич похоронили на Ваганьковском кладбище.

За год до смерти Ники Анатолий Борсюк снял о ней документальный фильм «Ника Турбина: История полёта».

Не знаю, почему так её жизнь складывается, кто в этом виноват. У меня вообще был вариант названия фильма «Спасибо всем». Все забыли Нику, - не только те, кто ею непосредственно занимался, но и почитатели её таланта, публика, страна… Ей и писем больше не пишут. О ней никто не помнит, она никому не нужна. Ей 26 лет, вся жизнь впереди, а такое ощущение, будто она уже её прожила почти до конца.

Самым известным поэтом-вундеркиндом 1980-х в СССР была . Ее имя было на слуху, о ней писали в газетах и показывали по телевизору, Е. Евтушенко способствовал изданию книги ее стихотворений, когда девочке было всего 9 лет. В 1990-х о ней забыли: гениальный ребенок вырос в обычного подростка. Ника Турбина продолжала писать стихи, но их уже не печатали. Она много пила и не могла найти своего места в жизни. В 27 лет ее жизнь оборвалась при очень непонятных обстоятельствах: то ли самоубийство, то ли несчастный случай. Ее имя стало незаслуженно забытым в наши дни.

Ника Турбина страдала астмой, с 4-х лет она не могла спать по ночам и постоянно что-то бормотала – эти слова выстраивались в ритмичные строки. Она говорила, что стихи ей диктует Голос. В 1983 г. ее стихи напечатали в «Комсомольской правде», через год Евгений Евтушенко помог издать сборник «Черновик», который впоследствии перевели на 12 языков. Она первая после Анны Ахматовой получила престижную премию «Золотой лев» в Италии. В Америке провели специальную конференцию о технике перевода ее стихов.

Ее называли «эмоциональным взрывом, блистательным талантом, пришельцем из космоса, ребенком Пушкиным, поэтическим Моцартом». Она писала очень взрослые по мироощущению стихи:
Жизнь моя – черновик.
Все удачи мои, невезенья
Остаются на нем,
Как надорванный
Выстрелом крик.

На нее возлагали большие надежды, может, слишком большие для того, чтоб ребенок мог с этим справиться. В 13 лет она поняла, что не оправдала надежд Евгения Евтушенко, ведь он перестал ею заниматься. В 13 с половиной лет она ушла из дома. Еще через три года уехала в Швейцарию и вышла замуж за своего лечащего врача-психиатра. Ей было 16, ему – 76.

Через год Ника Турбина вернулась в Москву. Начались проблемы с алкоголем, провалы в памяти, нервные срывы. Единственным человеком, который пытался ей помочь и искренне любил, была ее преподавательница Алена Галич. Но и она не смогла ее удержать от пьянства, попыток самоубийства и нелепых выходок. Ника любила открывать настежь окно и сидеть на подоконнике, свесив ноги вниз. Однажды она не удержалась и сорвалась с пятого этажа. Тогда ее смогли спасти и вылечить.

Многие ее слова становились пророческими. Она неоднократно говорила о своей смерти, с самого детства. Предвидела несчастливую, беспокойную и короткую жизнь. В одном из последних интервью заявила: «Я уверена, что у меня не будет внуков, так же как и детей. По крайней мере, в очень ближайшем будущем. И в очень неближайшем – тоже. Я боюсь, что не доживу до того момента, когда захочу рожать».

Никто не знает достоверно, какими были обстоятельства ее гибели. То ли она опять по неосторожности сорвалась с окна, то ли оступилась нечаянно, а ей не помог ее гражданский муж, вечно пьяный. Близкие утверждают, что это не было самоубийством – есть свидетели, которые слышали ее крики о помощи. Алена Галич добилась того, чтоб ее похоронили на Ваганьковском кладбище – там, где покоятся известные поэты. Нике Турбиной было всего 27 лет.

После ее смерти было много публикаций – и о ее пристрастии к алкоголю и наркотикам, и о том, что ее детские стихи писала не она, а ее мать, и прочее в том же духе. Забывали сказать лишь о том, что Нику Турбину лишили детства, что слишком рано на нее обрушилась слава, слишком рано – забвение, и не было никого, кто помог бы справиться с одиночеством и собственными демонами.
К талантливым детям всегда приковано внимание широкой публики: вызывают интерес не только в его родной Сербии, но и за ее пределами.

«Будущее - это худшая из всех абстракций. Будущее никогда не приходит таким, каким его ждешь.Не вернее ли сказать, что оно вообще никогда не приходит? Если ждешь А, а приходит Б, то можно ли сказать, что пришло то, чего ждал? Все, что реально существует, существует в рамках настоящего». Борис Пастернак.

Ника Турбина, она же - маленькая хрупкая девочка Никуша родилась 17 декабря 1974 года в Ялте.

Ее мама Майя Турбина была художником, бабушка Людмила Владимировна Карпова по словам самой Ники – «осколком интеллигенции», а дедушка Анатолий Никаноркин – писателем и автором нескольких поэтических книг. Ника была странным, необщительным, внутренне замкнутым ребенком с серьезными взрослыми вопросами. Она с рождения болела бронхиальной астмой, и мало спала из-за распространенного явления среди больных астмой – боязни сна и удушья во сне. Любимым занятием маленькой Ники было долгое стояние у окна или разговор со своим отражением, глядя в зеркальное трюмо, а еще к маленькой Нике приходил Звук. Именно так она называла неведомо откуда звучавший Голос, наполненный строками и рифмами. Маленькая Никуша бессонными ночами сидела в кроватке, обложенная подушками, тяжело и хрипло дыша, и нашептывала что-то на своем птичьем языке. В четыре года мама Ники поняла, что это были стихи – ритмичные, пронзительные заклинания, непонятные своей взрослостью, многогранностью, трагизмом и недетскими переживаниями. Стихи пугали маму и бабушку. Людмила Владимировна позже рассказывала: «Это могло случиться когда угодно, но чаще всего ночью. Она звала нас с мамой и приказывала: «Пишите». Стихи словно распирали ее, не давая покоя:

Глазами чьими я смотрю на мир?
Друзей? Родных?
Зверей? Деревьев? Птиц?
Губами чьими я ловлю росу
С упавшего листа на мостовую?
Руками чьими обнимаю мир,
Который так беспомощен, непрочен?
Я голос свой теряю в голосах
Лесов, полей, дождей, метели, ночи...

Первой реакцией мамы и бабушки был шок. Они стали показывать измученную бессонницей девочку врачам. На все их вопросы: «Откуда талант?» и «Как заставить ребенка не писать стихи?», - врачи только разводили руками: «Что мы можем сделать? Ну, пишет - и пусть пишет. А астму лечить надо». Бабушка Ники вспоминала: «Она создавала радость в течение всей нашей жизни. Но с Никушей всегда были проблемы. Когда она совсем маленькая была, писала сложные стихи, до 12 лет вообще не спала. Я обращалась к врачам в Москве, в Киеве, умоляла - сделайте так, чтоб ребенок не писал стихи, чтобы можно было нормально жить. Потому что когда Никуша не спала, мы с ней тоже не спали. Жизнь была очень сложная на этом фоне». Мама и бабушка показывали Никины стихи своим московским знакомым, и бабушка позже вспоминала: «Открыл Нику Юлиан Семенов. Причем сделал это очень по-доброму, нежно, с желанием помочь». Нике было тогда семь лет. Семенов строил недалеко от Ялты дачу, и ему срочно понадобилось лететь в Москву. Нужна была машина до Симферополя, а Никина бабушка работала заведующей бюро обслуживания в гостинице «Ялта», где жил Семенов, и она убедила Семенова прямо при ней раскрыть папку со стихами внучки. Знаменитый писатель, крайне недовольный этим, прочитал несколько стихотворений и вдруг воскликнул: «Это же гениально!». Через месяц по его просьбе в дом к Турбиным приехала корреспондент «Комсомольской правды», впоследствии написавшая статью о гениальной девочке-поэтессе. Никины стихи появились в «Комсомольской правде» 6 марта 1983 года – и так окружавшие маленькую Никушу взрослые нашли выход ее безумной поэтической энергии.

6 марта 1983 года маленькая Ника Турбина проснулась знаменитой, и вскоре последовало приглашение в Москву, где в Доме Литераторов состоялось ее первое выступление и судьбоносное знакомство с Евгением Евтушенко. Так появился дуэт Евтушенко-Турбина, который очень часто показывали по советскому телевидению. Ее первая книга была сметена с прилавков, несмотря на тираж 30 тысяч экземпляров. В конце 1984 года Ника Турбина уже была известной советской поэтессой, выступавшей на литературных вечерах, а ее первый 62-страничный сборник, из которого восемь страниц занимало предисловие Евгения Евтушенко, был издан под названием «Черновик».

«Название этой книги, - писал Евтушенко, - мы выбрали вместе с Никой. Восьмилетний ребенок в каком-то смысле - это черновик человека». Но на самом деле Ника уже была человеком со своим огромным удивительным миром и ощущениями.

В заглавном стихотворении сборника она писала:

Жизнь моя - черновик,
На котором все буквы -
Созвездья.
Сочтены наперед
Все ненастные дни.
Жизнь моя - черновик.
Все удачи мои, невезенья
Остаются на нем,
Как надорванный
Выстрелом крик.

Все тексты в сборнике по объему, нерву и качеству были подобны этому. Восьмилетняя поэтесса обладала трагическим, абсолютно недетским мироощущением. Первой реакцией читателей было ощущение, что автор пережил горечь любви, боль расставания, потерь и смертельную тоску. Во время чтения ее стихов читателя охватывал озноб. В них были тяжесть дня, сумрачные леса, крик, раненая птица и волчьи тропы. Это привлекало и завораживало, но и настораживало. Не все верили, что девочка пишет сама. Ходили слухи, будто ее мама Майя Анатольевна - неудавшаяся поэтесса, вот, мол, она и... Но из предисловия Евтушенко было известно, что Никин дедушка Анатолий Никаноркин был автором нескольких поэтических книг, и что Ника училась в «той самой ялтинской школе, где когда-то училась гимназистка Марина Цветаева». Обвинения в несамостоятельности так достали маленькую поэтессу, что она ответила стихотворением:

Не я пишу свои стихи?
Ну хорошо, не я.
Не я кричу, что нет строки?
Не я. Не я боюсь дремучих снов?
Не я. Не я кидаюсь в бездну слов?
Ну хорошо, не я…

На самый дурацкий вопрос, который можно задать поэту: «Как Вы пишете?» - Турбина отвечала: «Я начала сочинять стихи вслух, когда мне было три года... Била кулаками по клавишам рояля и сочиняла... Так много слов внутри, что даже теряешься от них...» Стихи буквально душили ее.

«Помогите мне запомнить
Все раздумья и сомненья.
Дайте руку!
Я хотела б
Сердца ощутить биенье».

Кроме книги у Ники вышла пластинка со стихами. Слова для конверта написала Елена Камбурова, которая спела несколько Никиных текстов. Пластинка стала лучшим ответом всем сомневающимся. Евтушенко вспоминал: «Уже сразу после первых строк, произнесенных ею, отпали все сомнения в том, что ее стихи - это плод литературной мистификации. Так могут читать только поэты. В голосе было ощущение особого, я сказал бы, выношенного звона». Вскоре, не без помощи Евтушенко, у Ники начались поездки по всей стране, выступления и поэтические концерты. «Ее возили выступать по домам отдыха за 150 рублей», - вспоминала бабушка Ники Людмила Владимировна Карпова, которая, сопровождала внучку во всех ее заграничных поездках. О Нике было снято несколько фильмов, ее имя не сходило с газетных полос, а ее стихи были переведены на десятки языков. Советский детский фонд выделил ей именную стипендию, и худенький подросток с прической а-ля Мирей Матье, очаровательной родинкой над губой приковывал взгляды и завораживал публику не только в Советском Союзе - ей рукоплескали в Италии и США, а в Колумбийском университете даже проводилась конференция о технике перевода стихов русской поэтессы. В 1986 году, во время пребывания в Америке, Нику и ее бабушку два часа не выпускали из аэропорта, интересуясь - не хотят ли они эмигрировать?

Кульминацией была поездка в Венецию на фестиваль «Земля и поэты» и получение в 1986 году престижнейшей премии в области искусства – «Золотой лев».

Ника стала второй русской поэтессой, удостоившаяся этой награды. Первой была Анна Ахматова и она получила эту премию, когда ей было более шестидесяти лет, в то время, как Нике едва исполнилось двенадцать. Ника была настоящим феноменом, который изучали специалисты. Она собирала залы, где читала свои стихи на манер Вознесенского, срываясь с крика на шепот, и отбивая ладошкой ритм. Она забавно отвечала на записки, сообщая о желании пойти в актрисы. Бабушка Ники рассказывала, что когда они были в США, их пригласил к себе Иосиф Бродский и выделил на встречу всего лишь двадцать минут, так как после неё принимал итальянских переводчиков. Этот визит для Ники был незапланированным, но не принять такое приглашение она не могла. Встреча свелась к интереснейшему диалогу двух поэтов, бабушка сидела молча в стороне, но Ника имела несчастье упомянуть имя Евтушенко, которого боготворила, и в которого была влюблена, не зная, что её кумир для Бродского хуже, чем красная тряпка для быка и между поэтами существовала давнишняя ссора, доходящая моментами до откровенной вражды. Едва Ника произнесла фамилию Евтушенко, как Бродский безостановочно в течение сорока минут, забыв о стоящих за дверью итальянских переводчиках и побагровев от гнева, обвинял своего собрата по перу во всех смертных грехах, выказывая абсолютную нетерпимость, а маленькая девочка с ужасом слушала взрослые рассуждения великого поэта. Ей было страшно, ведь таких ужасных взрослых ситуаций в жизни Ники, лишенной детства - было много. Сама Ника вспоминала в одном из интервью: «...я с детства моталась по всем странам мира, выступала перед огромными аудиториями. А в Штатах на меня накидывались очень крутые репортеры с провокационными вопросами, которые можно было задавать политическому деятелю. Смешно: стоит взрослый идиот и задаёт ребёнку дикие вопросы... Я думала: «Ты же взрослый человек, у тебя есть всё, ты что идиот? Или как?».

Кем был Евтушенко в судьбе девочки Ники – продюсером, покровителем, восторженным почитателем, хотелось ли ему за счет феномена Ники напомнить читателю и слушателю о себе – мнения близких и друзей Ники не совпадают. Но когда Нике исполнилось 13 лет, Евтушенко стал отдаляться от нее, перестал приглашать и звонить. Коротко отмахивался от журналистов – «Вдруг писать перестанет, зачем она тогда нужна?» - хотя Ника надеялась на своего кумира. Вспоминала бабушка Турбиной: «Помню, мы сидели с ней в маленьком кафе на одном из каналов Венеции, а рядом за столиком Евгений Александрович. Ника смотрела на него с обожанием, а мне все твердила: «Буль, купи мне красивое белое платье и туфли. Я хочу поразить Евтушенко!»

Евгений Александрович!
Хотелось написать
Цветным фломастером:
3 - зеленым,
Д - красным.
Здравствуйте!
Но радуга цвета
Куда проще радуги слов.
Рев мотора, самолета зов.
Не хватило времени
Ни у меня, ни у вас,
Тайна одиночества -
Вечен час…

Каковы истинные причины расставания Евтушенко и Ники, возможно, мы никогда не узнаем, но есть мнение очень близкого друга Ники Альберта Бурыкина: «О Евтушенко даже у мамы и бабушки Никуши были мнения разные. Я Майе сказал как-то: «Я его не понимаю», - «А его никто не понимает» - ответила она. По итогам разговоров могу сказать следующие причины: «Ника так сильно изменилась, что Евтушенко прекратил с ней общение. Изменение было страшным, и я его понимаю. В общем, это был не просто протест с её стороны, а мегапротест 13-летнего подростка». Поведение Ники было очень русским, до дури, и Евтушенко, будь он в народной парадигме, принял бы это (как принял и выдержал я эту чернуху). Но Евгений Александрович был в нашей «элите», проникся её духом - тем, который с Никой был несовместим. Поэтому он принял точку зрения своих ближних по элитарной тусовке: «Ника умерла, там мясорубка, русская показала свою суть!». Я думаю, просто он любил себя в общении с нею, а не её. Иначе бы прощал выходки Ники - ради неё. У некоторых было мнение, что, выводя Нику в мир, её убивают. Детская психика для этого мало приспособлена. Похоже, Евгению Александровичу «капали на мозги», что он грешит. Это чувство вины - а он не мог не ощущать свою вину (подспудно) за то, что с Никой получилось - конечно, не способствует общению. То есть: «Ах, я виноват в том, что помогал? Так не буду общаться вообще!» Думаю, с Никой у него были некоторые ожидания чуда, которые не сбылись. Это разочарование. А в живом человеке нельзя разочаровываться, именно это Ника восприняла как предательство. Жизнь человека всегда ценнее наших о нём ожиданий. Но, как поэт, он пошёл на поводу у себя, а не у любви, которая всегда МЕЖДУ, которая не может быть собственностью одной из сторон. Думаю, вот это разочарование (убийственное) и было почти главной причиной, по которой он поставил на любом общении с Никой жирный крест. У меня стойкое ощущение и проверенное мнение, что ему помогли с ней расстаться. Поэта ведь легко просчитать - на какие кнопки нажать. Помогли - потому, что рядом с нею он бы удержал её от многих пагуб. А Ника в приличном варианте многим ОЧЕНЬ влиятельным людям была не нужна. И не только здешним. Это самый существенный пласт в том, почему Евтушенко и Ника расстались. Но, к сожалению, это почти табуированная тема. Политика. В принципе, вариант Талькова, только растянутый во времени. И с большими для русской культуры последствиями…»

Ника, действительно - очень изменилась, ведь казалось, что сказка будет длиться вечно. Но она оборвалась столь же внезапно, как и началась. Отстранился и «забыл» Евтушенко, закончились выступления, перестали звонить журналисты, и наступила тишина – предвестница забвения. Говорят, что Ника перестала писать стихи – но нет, она не перестала. И это были уже совсем другие строчки. Многие считали астму причиной ее способности сочинять стихи, и как только болезнь отступит – закончится сочинительство. Но болезнь никогда не оставляла Нику, напоминая о себе резкими вспышками и приступами удушья. Переходный возраст сказывается на любом ребенке своим собственным этапом взросления, сопровождаемым неизбежным бунтарством и нестабильностью поведения. И вот девочка - бунтарь, жившая стихами, видевшая больше, чем многие ее сверстники, не умеющая жить в мире ровесников и взрослых, вернулась к обыденной прозаичной жизни. Наступило временя перестройки, народ больше интересовали цены на водку и колбасу, нежели успехи юных талантов. В СССР происходили новые события - с конца 1986 года стали публиковаться запрещённые прежде литературные произведения, показываться лежавшие на полках фильмы. В 1987 году были созданы первые негосударственные телеобъединения, появились ночные выпуски ТСН, молодёжные программы «12-й этаж» и «Взгляд», программы Ленинградского телевидения, а в фильме Сергея Соловьёва «Асса» прозвучала песня группы «Кино» «Хочу перемен». В семье Турбиных тоже произошли перемены. Семья переехала в Москву, и Ника ходила в обычную школу, где ее не понимали и не принимали. Мама Ники Майя Анатольевна вышла замуж и родила второго ребенка. Все внимание мамы и бабушки сосредотачивается на младшей Маше, и тогда Ника в отчаянии в одном из своих стихотворений пишет: «…Только, слышишь, не бросай меня одну. Превратятся все стихи мои в беду».

Взрослеющая Ника, не нашедшая общего языка с новой семьей, бунтует. «Нам с ней стало очень сложно, - говорила Майя Анатольевна, - с ней начались беды: Ника резала себе вены, выбрасывалась из окна, пила снотворное. Я так понимаю, что ей просто было страшно входить в жизнь…». С 13-ти лет она практически жила одна: «Я в 13 с половиной лет ушла из дома и больше не возвращалась. А по хозяйству - и посуду мыла, и стирала, и с собаками гуляла. От каких-то ударов бытовых любой нормальный родитель, который себя уважает, естественно, своего ребенка будет оберегать. Зачем же его кидать под колеса машины?» Она не понимала - как жить, если все этапы пути нормального поэта - слава, аплодирующие залы, автографы поклонникам на обложках собственных книжек, международные премии - уже позади?.. Она просто бродила как сомнамбула, бормоча под нос никому не нужные строки. Но публично свои стихи Ника не читала. Не было у нее в самостоятельной жизни и средств к существованию.

В 1990 году в ее жизни появился мужчина. Версии их знакомства различны – по одной он был давнишним поклонником Никиной поэзии, по другой, он был ее лечащим врачом. Но очевиден факт, что 16-летняя Ника вышла замуж за 76-летнего профессора-психолога синьора Джованни, итальянца из Лозанны, владельца собственной клиники. Но она не смогла жить в другой стране, и через год сбежала из швейцарской виллы своего мужа. Ника позже не любила о нем вспоминать, и отвечала на вопросы о своей семейной жизни коротко и уклончиво: «Все было красиво и трагично, как растоптанная роза». И добавляла: «Кроме России, я жить нигде совершенно не могу. Хотя это звучит банально, патриотический идиотизм, видимо, во мне присутствует». Альберт Бурыкин рассказывал о том периоде жизни Ники: «Как-то мне Ника говорит о побеге из-за границы, от этого престарелого мужа, как её унижали, - в общем, детектив, я плачу. А рядом Майя (мама Ники), как-то так кивает мне, с иронией. Я посокрушался с Никой, а потом без неё спрашиваю - что за ирония-то? – «Так она эту историю каждый раз по-новому рассказывает!» В общем, милая Нюшка - ребёнок, верит, в то, что внутри неё живёт, а как там было реально – внешние люди расскажут только версии. Я думаю, ей надоел бардак, бедность, чернуха начала 90-х, кофе на голодный желудок. Дёрнулась по глупости, а любви не было. И у него, и у неё тем более. Совсем, увы…» В Швейцарии Ника начала пить. Пить так же истово, как писала стихи. Черные провалы стали ее постоянными спутниками.

В дальнейшей биографии Ники Турбиной масса белых пятен. Нет определенности даже с местом ее учебы. Известно, что она была в разное время студенткой ВГИКа и института культуры. Ее приняли в институт без экзаменов, потому что Ника практически не умела писать так, как это было принято. У нее была своя особенная манера письма, которую очень тяжело было расшифровать - с пропуском гласных. Такая скоропись помогала записи постоянно бушующих строк. В школьной программе у нее тоже были большие пробелы. Альберт Бурыкин рассказывал: «Я присутствовал при её учёбе в институте культуры, мотался туда с нею, даже иногда писал сочинения за неё. Потом ходил во ВГИК с Майей вымаливать, чтобы её не отчислили за прогулы. О других институтах просто не знаю. Думаю, если что-то ещё и было - то как здесь - чуть вначале, а потом учёба прекращается. Еще помню, когда в институте культуры проверили её учебный сценарий фильма, реакция была такая: «Так Вы всё умеете, чему мы Вас будем учить?» Сценарий начинался очень кинематографично – камера, берущая церковную службу сверху, наезжая с уровня куполов вниз, под гул молитвы, в море огня горящих свеч». Турбина мечтала стать режиссером. Из дневника Ники: «Мне кажется, я могу быть режиссером-постановщиком. Я так чувствую!». Ее курс вела Алена Галич, дочь поэта. Между педагогом и ученицей завязалась дружба. Алена постоянно пыталась помочь Нике адаптироваться в новой взрослой жизни. Но институт Турбина так и не закончила. Пыталась проявить себя на актерском поприще – в 1989 году снялась в художественном фильме «Это было у моря». Это был фильм режиссёра Аян Шахмалиевой, и картина рассказывала о воспитанницах специнтерната для детей с больным позвоночником, в котором царили довольно жестокие нравы. В 1990-х годах Ника пробовала вести передачу на одном из московских FM-каналов. Она даже выступила в качестве топ-модели – несколько ее снимков было опубликовано в «Плейбое». А незадолго до смерти ей удалось снять фильм «Жизнь взаймы» - её размышление о самоубийстве, на фоне её же интервью с Марком Розовским.

Затем и до конца жизни, вместе со своим гражданским мужем Сашей Мироновым, она работала в театре - студии «Диапазон» на окраине Москвы. И все время продолжала писать стихи. Писала на клочках бумаги, на салфетках, тут же забывала про них, писала снова, рвала в клочья. Жаловалась, что никому ее стихи больше не нужны. «Зачем я их пишу? Не надо мне жить!… Если бы хоть 5 человек пришло меня послушать, ну, хоть один человек!» Увы, стихи приходилось читать лишь самой себе, да опухшим от пьянства случайным приятелям.

Зарешечено небо
Тропинками судеб -
Миллиарды следов.
И надежда, что будет
Только то, что хотелось,
Что бы было светло.
Над землею холодное
Солнце взошло.
И расколоты судьбы,
Как грецкий орех,
Кто-то взял сердцевину,
А под ноги грех.

НИКА ТУРБИНА
(1974г - 2002г)

Ника Турбина родилась 17 декабря 1974 года в Ялте. Она росла малообщительной девочкой и очень любила ставить взрослых в тупик своими не по-детски серьезными вопросами. Например, когда Нике было всего два года, она неожиданно спросила бабушку: «Буль! А есть ли душа?» Бабуля растерялась и так и не смогла ничего сказать в ответ.
Любимым занятием Ники было смотреть в окно, особенно в дождливую погоду, и бормотать что-то себе под нос (как выяснилось позже - стихи!) или, глядя в зеркало, разговаривать со своим отражением обо всем на свете.
А каждую ночь к ней приходил Звук… Так малышка называла неведомо откуда звучавший голос, который диктовал ей строчки, спустя несколько лет прославившие ее на весь мир! А вслед за известностью появились и первые слухи о том, что стихи Нике диктуют космические пришельцы или их пишет за нее мама. Уж слишком «запредельными» и взрослыми они казались. Эта ложь очень ранила девочку:

Возьмите-ка тетрадь

И напишите вы о том,

Что видели во сне,

Что стало больно и светло,

Пишите о себе.

Тогда поверю вам, друзья:

Мои стихи пишу не я.

А правда была до банальности проста. Маленькая поэтесса с детства страдала бронхиальной астмой в тяжелой форме. У ребенка приступы удушья, как известно, вызывают страх перед сном. И Ника боялась заснуть. Точнее - боялась не проснуться, задохнувшись от кашля. Поэтому по ночам она сидела в постели, обложенная подушками, и, хрипло дыша, бормотала что-то на птичьем языке. Это бормотание напоминало древние заклинания и здорово пугало родственников. Затем неясные звуки превращались в отчетливые фразы, которые звучали все громче и громче… Слова словно душили малышку, и в такие минуты она упорно звала на помощь взрослых и требовала: «Пишите!» Особенно «доставалось» маме:

Я надеюсь на тебя.

Запиши все мои строчки.

А не то наступит точно

Ночь без сна.

Собери мои страницы

В толстую тетрадь.

Их постараюсь разобрать.

Только, слышишь,

Не бросай меня одну.

Превратятся

Все стихи мои в беду.

Девочка читала стихи пылко, с жаром, а иногда с каким-то отрешенным видом. Казалось, что ей и впрямь их кто-то диктует… После декламации Ника опустошенно откидывалась на подушки в ожидании нового «стихотворного приступа». В интервью она описывала свои ощущения так: «Стихи приходят внезапно. Когда сильно больно или страшно. Это похоже на роды. Поэтому мои стихи несут в себе боль». По словам родственников, Ника вообще не спала до двенадцати лет. И они решили показать измученную бессонницей девочку специалистам. Однако врачи лишь развели руками: «У нас нет лекарства от таланта! Пусть пишет. Если что-то и надо лечить, то только астму…»
Говорят, истоки таланта ребенка нужно искать у его родителей. Об отце Ники ничего не известно - она до последних лет жизни упорно избегала разговоров о нем. Ее мать - Майя Анатольевна - была одаренной художницей. Но реализоваться полностью она так и не смогла, поэтому мечтала вырастить звезду из Ники. Заметив явный поэтический талант дочери, Майя Анатольевна с самого раннего детства стала читать ей стихи Ахматовой, Мандельштама, Пастернака. А потом пригодились и полезные знакомства дедушки - крымского писателя Анатолия Никаноркина. В его ялтинском доме часто гостили московские литераторы. Мама Ники обращалась к ним с просьбой напечатать стихи дочки в столице. Откликнулись немногие. Большинству писателей идея показалась скорее абсурдной - психика девочки еще не окрепла, ранняя слава лишь сломает ее. Вдобавок Никуша и без того видела мир лишь в темных красках:

Алая луна,

Алая луна.

Загляни ко мне

В темное окно.

Алая луна,

В комнате черно.

Черная стена.

Черные дома.

Черные углы.

Черная сама.

Помог случай. Когда Нике исполнилось семь лет, в Ялту приехал Юлиан Семенов. Он строил дачу за городом. Однажды ему срочно понадобилась машина до Симферополя, а бабушка Ники как раз возглавляла отдел обслуживания в гостинице «Ялта», где остановился писатель. Она-то и убедила мэтра прочитать стихи внучки. Семенов, раздосадованный задержкой, с недовольным видом взял из рук женщины пухлую папку, прочитал несколько стихотворений и вдруг воскликнул: «Гениально!» Спустя месяц по его просьбе в дом к Турбиным приехали журналисты. А 6 марта 1983 года в печати впервые появились стихи Ники. В тот день девятилетняя школьница проснулась знаменитой.
Вскоре юную поэтессу пригласили в Москву, где в Доме литераторов она познакомилась с «дядей Женей» - известным поэтом Евгением Евтушенко. Эта встреча оказалась судьбоносной - именно с нее началась блистательная карьера Ники Турбиной. С тех пор ее жизнь круто изменилась. «Дядя Женя» организовывал для нее поездки по всей стране, она выступала на поэтических вечерах, ее приглашали на телевидение, о ней писали газеты. С нею работали психологи, профессора медицины и экстрасенсы. Ее называли «эмоциональным взрывом», «блистательным талантом», «поэтическим Моцартом»… В своих интервью Евтушенко говорил о Нике как о «величайшем чуде - ребенке-поэте», а она тем временем рассказывала журналистам о муках своего творчества. Благодаря Евгению Евтушенко в издательстве «Молодая гвардия» в конце 1984 года (за несколько дней до десятилетия Ники) вышел сборник ее стихов под названием «Черновик». Название помог выбрать все тот же «дядя Женя». Во-первых, так называлось заглавное стихотворение сборника, а во-вторых, по словам Евтушенко, «ребенок - это черновик человека». В эту книгу вошли и строчки, посвященные ему - великому и могучему другу и наставнику.

Вы - поводырь,

А я - слепой старик.

Вы - проводник.

Я - еду без билета.

И мой вопрос

Остался без ответа,

И втоптан в землю

Прах друзей моих.

Вы - глас людской.

Я - позабытый стих.

Популярность Ники росла. Фирма «Мелодия» выпустила пластинку с ее стихами. Посещать ялтинскую школу-гимназию (где в начале века училась Марина Цветаева) стало некогда: все силы отнимали гастрольные поездки по стране. Советский детский фонд выделил Нике именную стипендию. Ее стихи перевели на двенадцать языков. Она всегда выступала при полных залах: все хотели посмотреть на худенькую девчушку с отработанными актерскими жестами и повадками звезды и послушать ее трогательный, еще неокрепший голос, тембр которого надрывал людям душу!
Ника собирала аншлаги не только в Союзе. Ей рукоплескали в Италии и США, а в Колумбийском университете даже прошла конференция о технике перевода стихов юной поэтессы из России. И как результат - поездка в Венецию на фестиваль «Земля и поэты», где Турбиной вручили престижную премию в области искусства - «Золотого льва»! Ника стала второй русской поэтессой, удостоенной этой награды. Первой была Анна Ахматова, но она получила «льва», когда ей было уже за шестьдесят. А нашей героине тогда едва исполнилось двенадцать… Однако с этой наградой у Ники было связано печальное воспоминание. Девочка привезла «льва» домой и решила проверить, действительно ли он золотой. Взяла молоток и - отколотила зверю лапы. Он оказался гипсовым.
С тех пор разочарования в жизни Ники посыпались как из рога изобилия. Ей исполнилось тринадцать, когда она стала замечать: добрый дядя Женя, не объясняя причин, стал от нее отдаляться. Перестал звонить, никуда не приглашал. Многие обвинили его тогда в удачном пиаре собственной, «слегка подзабытой» персоны, а окружение Ники и вовсе - в предательстве. Хотя сама поэтесса все еще надеялась, что Евтушенко вернется. «Ника просто боготворила его, - рассказывает бабушка Ники Людмила Карпова. - Помню, мы сидели с ней в маленьком кафе на одном из каналов Венеции, а рядом, за столиком, Евгений Александрович. Ника смотрела на него с обожанием, а мне все твердила: «Буль, купи мне красивое белое платье и туфли. Я хочу его поразить!» Но он так и не вернулся. Ни тогда, ни через год, ни спустя десять лет. Да и должен ли был?

В конце 80-х Ника пережила свой первый творческий кризис. Она писала уже не так азартно и не так много, как в детстве. Поклонников становилось все меньше, о юном вундеркинде без мудрого пиара начали забывать… В семье Турбиных произошли перемены. Мама Ники - Майя Анатольевна - вышла замуж и родила вторую дочь, Машу - «обычного ребенка, к счастью, не умеющего писать стихи», которому отныне уделялось все внимание взрослых. Ника вновь осталась одна, тщетно пытаясь приспособиться к новой жизни. В 1989 году она сыграла главную роль девочки-бандитки, больной туберкулезом, в художественном фильме «Это было у моря». А чуть позже дала интервью «Плейбою» и согласилась на откровенную фотосессию под названием «Голое тело в виде моей поэзии». Но и эти лихорадочные эксперименты не вернули ей былой славы.
В середине 90-х Ника дала развернутое интервью одной из центральных газет. Заголовок ярко отражал суть наболевшего - «Евтушенко меня предал!» Евгений Александрович прокомментировал эту статью так: «Все мое предательство в том, что я не продолжаю помогать. Простите, я человек провинциальный и не уважаю людей, в которых не присутствует чувство благодарности. Я помог - и все. Надо человека поставить «на ход», а дальше - сам. В жизни есть два испытания: непризнание и признание. Надо уметь проходить оба». В следующем интервью Ника взяла свои обвинения назад: «Я сморозила это по детской глупости и от обиды. Я была тогда максималисткой. Сейчас бы я уже этого не сказала. Это низко, глупо и смешно. Мне кажется, Евгению Александровичу был нужен юный гений. Он просто испугался моего возраста. У меня был сложный переходный период, я была агрессивной. Сейчас мы не общаемся. Мне надо разобраться в себе, да и ему общение со мной не нужно. Я же не какой-нибудь принц Уэльский!»
Ника всегда тяжело переживала одиночество. Бунтовала, убегала из дома, резала вены, пила снотворное, вешалась, грозила выброситься из окна… Ей было страшно жить. Одной на огромной планете. Она не могла понять этот мир, боялась и его, и себя в нем. И в то же время не верила в смерть. Повзрослев, она объясняла свой нигилизм так: «Если человек не полный идиот, у него бывает изредка депрессия. Иногда просто хочется уйти, закрыть за собой дверь и послать всех к черту. А газеты в эти минуты гудят, что «гений сломался, Ника спилась, скурилась и стала проституткой». Я не могу себя причислить ни к одной из этих категорий. Хотя я иногда курю травку, пью красное вино, но не более того. В школе панковала. Ходила наполовину лысая, наполовину длинноволосая, с рыболовным крючком в ухе. Била стекла, объявляла бойкоты. Ну и что тут особенного?» Казалось бы, типичный синдром переходного возраста. Однако проблема Ники заключалась в другом.
Слава, аплодирующие залы, автографы, международные премии остались в прошлом. А она продолжала сочинять никому не нужные рифмованные строчки, бегло записывала их губной помадой на рваных клочках бумаги и салфетках и складывала в ящик стола с надписью «Чтобы не забыть» (впоследствии именно так назовут ее первое посмертное издание, приуроченное к тридцатилетию поэтессы). Она не понимала, как жить дальше. Возможно, мучительная неопределенность и толкнула шестнадцатилетнюю Нику на весьма экстравагантный поступок: она вышла замуж за 76-летнего швейцарского психолога по имени Джованни.
Интервью (1997 г):

Все было красиво и трагично, как растоптанная роза. Джованни, по-русски - Ванька, был принцем в самом расцвете сил. Он - итальянец, но жил в Швейцарии и возглавлял институт в Лозанне, проводивший лечение психбольных детей музыкой и стихами. У меня в то время в Италии вышла книга, которая попала к нему в руки. Какую-то девочку мои стихи спасли: она молчала от рождения, а потом вдруг сказала: «Ма-ма». Джованни тут же пригласил меня в Швейцарию на симпозиум. Я пробыла там неделю, вернулась в Москву. Мы переписывались, а потом он позвонил и сказал: «В России жизнь бесперспективная. Тебе неплохо бы повидать Европу. Но мне тоже кое-что нужно от тебя. Выходи за меня замуж…» Я согласилась.
- Это был брак по расчету?
- Нет. По авантюре. С расчетом у меня всегда было плохо. Постоянно оказываюсь в дерьме. Я уехала - и меня хватило на год. Не смогла жить в чужой стране, тем более с ним. Зато научилась ругаться по-французски.
- Чувствовала, что он тебе годится в отцы?
- Скорее в матери. У него был капризный характер дамы. Он меня раздражал. Я, к примеру, привыкла ходить по дому в халате. У них это не принято. Он выходил к столу в костюме и при галстуке и начинал меня воспитывать. Обращался со мной как со своей собственностью и был зверски ревнив.
- Были поводы?
-Нет. Я ему не изменяла, хотя мне нравились многие молодые люди. С его собственным сыном, который был младше меня на год, мы строили друг другу глазки. Но даже он не понимал, как такая молодая девушка может жить со стариком.
- Джованни был состоятельным человеком?
- Да, и в плане кошелька, и в плане того, что в штанах. Сидя все время на гормонах, похоронив пять жен, имея кучу детей (младшему сыну - четырнадцать, а первенцу - под шестьдесят), еще бы он был не состоятелен! Но для полноценной супружеской жизни кроме койки нужно что-то еще. А с этим, несмотря на его мозговитость, были проблемы. Ему удобно жилось со мной. Ведь из шестнадцатилетней девчонки можно лепить что хочешь. Я работала в его институте, мое имя знали. К тому же русские невесты неприхотливы. Им купи босоножки - они и рады.

Джованни целыми днями пропадал в собственной клинике для олигофренов, и Ника оказалась предоставлена самой себе. В Швейцарии, как и в России, она снова почувствовала себя одинокой. Говорят, именно тогда она научилась топить свою печаль в вине.

В 1991 году Ника сбежала от Джованни и вернулась в Россию, где ей неожиданно улыбнулась удача. В Ялте она встретила свою первую любовь - бармена из валютного бара по имени Костя. На следующий день после знакомства девушка прибежала домой с криком: «Буль! Я выхожу замуж!» Для нее это было так важно! Однако Костя вовсе не собирался жениться. У него была знакомая девушка в Японии, куда он впоследствии собирался эмигрировать. И тем не менее роман с Никой длился несколько лет. В течение этого времени Костя неоднократно навещал ее в Москве, в ее новой квартире на улице Маршала Бирюзова. Ника стала хозяйкой «двушки» благодаря отчиму (он произвел какой-то сложносочиненный обмен квартир). Костя уговаривал возлюбленную переехать к нему в Ялту. Девушка упорствовала, пуская в ход все «прелести» своего характера, и парень возвращался домой ни с чем. Впрочем, несмотря на ссоры, Ника боготворила Костю и часто прислушивалась к его мнению. Казалось, он был единственным человеком, имевшим над ней власть.

Любовь буквально окрылила Нику, и она исполнила свою детскую мечту - поступила во ВГИК: «Я всегда хотела быть актрисой или режиссером. Мой отчим работал в театре, я выросла среди актеров». Но учеба продлилась недолго. У Ники появилось много новых друзей, она часто прогуливала занятия. Вот как она сама вспоминала о том времени: «Я люблю большие, шумные компании. Люблю быть в центре внимания, когда я в настроении, меня окружают симпатичные люди, и я хочу кому-то из них понравиться. Хорошо танцую. Обожаю дискотеки в ночных клубах! Могу сыграть на гитаре. Просто мечта, а не девушка!»
Разумеется, при столь интересной ночной жизни учеба была вскоре заброшена. К счастью, в судьбу Ники вмешалась Алена Галич, дочь известного барда, преподаватель Московского института культуры, которая помогла девушке поступить в «Кулек» без экзаменов (к сожалению, писать без ошибок юная поэтесса так и не научилась). Курс вела сама Галич, ставшая впоследствии подругой Турбиной. Первые полгода Ника училась очень хорошо. Но потом снова начались загулы и запои. Взбешенная таким поведением своей протеже, Алена Александровна потребовала расписку. И Ника накарябала детским почерком: «Я, Ника Турбина, даю слово своей преподавательнице Алене Галич, что пить больше не буду. И опаздывать на занятия не буду». Через три дня она вновь ушла в запой. А перед летней сессией Ника без предупреждения укатила в Ялту, к Косте. К экзаменам она так и не вернулась, и ее отчислили с первого курса за неуспеваемость. «Непрофессионально там учат! - говорила Ника впоследствии. - Хочу в ГИТИС поступить. Хотя учебу я уже переросла. Нет сил на нее».
Вскоре Костины нервы тоже не выдержали. «Я устал от непредсказуемости Ники, - сказал он Алене Галич. - Нормальной семьи у нас никогда не будет: Ника не сможет взять на себя ответственность за детей. С ней самой нужно нянчиться!» Вскоре он женился.
Разрыв с Костей Ника переживала очень тяжело. Она сильно пила, пыталась «завязать», обращалась к врачам, но никакие отечественные кодировки ей уже не помогали. И опять на помощь пришла Алена Галич. Она договорилась с врачами одной из американских клиник о стационарном обследовании Ники. Однако чтобы получить скидку, нужно было собрать огромное количество подписей. Когда в документах была наконец поставлена последняя «закорючка», мама Ники неожиданно увезла ее в Ялту, бросив напоследок: «Моя дочь - не алкоголичка!» Алена Александровна сидела дома, плакала и рвала письма, стоившие ей стольких усилий.
А Ника «лечилась» привычным способом - в ее жизни появился новый мужчина, бизнесмен. Однако романтики хватило ненадолго. Однажды с Никой случился буйный припадок, и молодой человек, которого она всем представляла как собственного мужа, был вынужден поместить ее в ялтинскую клинику для психбольных. Разумеется, она восприняла это как очередное предательство. «Этот гад еще и приплатил врачам, чтобы они меня подольше там кололи!» - жаловалась позже Ника. В больнице она пробыла три месяца. А вызволяли ее оттуда неизменный «ангел-хранитель» Алена Галич и… Костя. Правда, вскоре он опять оставил ее. Ей казалось, что впереди - беспросветный тупик, из которого она отчаянно пыталась вырваться.

Cразу бессмертна».

15 мая 1997 года Ника проснулась в четыре утра, вышла на балкон и сделала шаг «за черту»: «Мне никто не помогал. В квартире вообще никого не было. Очнулась в больнице. Оба предплечья сломаны, тазовые кости раздроблены, четвертый позвонок вдребезги. Сначала даже жалела, что осталась жива: столько боли перенесла, столько разочарования в людях… А потом стала себя ценить, поняла, что я еще что-то могу».

Есть и другая версия того несчастного случая. Говорят, Ника поссорилась с очередным молодым человеком, хотела над ним подшутить, встала на подоконник, но сорвалась и повисла на руках. Парень пытался втащить ее обратно в квартиру, но не удержал, и Ника упала с пятого этажа. Как бы там ни было, Нику спасло чудо и… дерево под окном, которое смягчило падение. Ника перенесла двенадцать операций, ей установили аппарат Елизарова и заново учили ходить. Ее имя вновь замелькало в газетах - о трагедиях у нас всегда пишут охотнее, чем об успехах. В Ялте на имя бабушки был открыт счет, куда все желающие могли отправить деньги. Помог даже какой-то американский бизнесмен. И она выздоровела! Правда, остались шрамы по всему телу и страшные боли в спине, особенно по ночам… Ника мечтала накопить денег и сделать пластическую операцию. Но она умела не только мечтать, но и предвидеть: «Нет ничего постыдного в том, что женское счастье - это дом, дети, тепло и даже кухня. Но у меня этого всего никогда не будет. В природе есть женщины, которые не совсем женщины. Я имею в виду не физически, конечно же. Вот я из них. И поэтому у меня такого женского счастья не будет, хотя я очень этого хочу. Я хочу накормить любимого человека вкусным обедом, и чтобы в комнате плакал ребенок. Я перепеленаю его и буду счастлива… Конечно, я могла бы сейчас сказать: нет, до тридцати лет - карьера и работа, а уже потом… Да, я хочу писать стихи, потому что я - хороший поэт. Но я также хочу женского счастья, потому что я - Женщина!» К сожалению, после того рокового падения Ника уже не могла иметь детей физически и очень от этого страдала.
Ника по-прежнему боялась жить одна. Завела двух кошек и собаку - не помогло. Нужен был надежный друг, наставник, советник, отец, сын и любовник в одном лице. Двери ее дома по-прежнему были открыты для всех, но входили в них немногие, а оставались - единицы. Одним из таких «задержавшихся» стал 35-летний актер театра «У Никитских ворот» - Саша Миронов. Он ворвался в жизнь Ники в начале 1998 года и остался с ней до конца… Бывший «афганец», Саша когда-то служил в погранвойсках, был мастером спорта по плаванию и во всем помогал Нике, что ей, безусловно, нравилось: «Саша - опытный, очень отзывчивый и добрый человек. Я ему доверяю как самой себе, уважаю и очень люблю. Он великий актер! Когда я вижу его на сцене, всегда плачу… Это самый близкий мне человек, если бы не он, меня бы уже не было…» К сожалению, как и все «великие актеры», Саша безбожно пил, из-за чего лишился работы. Желая помочь Нике избавиться от боли, он все больше затягивал ее в омут пьянства. Впоследствии она уже не могла жить без водки - едва появлялись деньги, Ника сразу посылала Сашу за бутылкой. Отказать ей было невозможно - любые попытки противоречить приводили подругу в ярость.
В 2000 году ялтинская киностудия сняла о Нике фильм. Перед съемками телевизионщики выставили перед ней бутылку водки. Когда бутылка опустела, стали снимать. Пьяная Ника не смогла вспомнить ни одной строчки и прямо перед телекамерой послала всех куда подальше… Этот сюжет произвел тогда фурор. Нику вновь обсуждали, но уже в контексте «гениального падения». Впрочем, благодаря этой удручающей картине у Ники появился новый друг, который стал свидетелем последней драмы в ее жизни.
Перед Новым годом на глаза 22-летнему Вовке попалась газета. С фотографии на него смотрела та самая девушка из фильма - красивая, немного странная и такая родная! В ее глазах было все: жизненный опыт, боль, одиночество, страх, мудрость, обнаженная душа… «Это знак», - решил Вовка. Для начала он разыскал режиссера фильма о Нике и передал ему трогательное письмо, адресованное ей, но ответа так и не дождался… Спустя год он предпринял еще одну попытку - явился домой к режиссеру и попросил у него московский адрес поэтессы. Их встреча состоялась 12 января 2002 года. Уже на подходе к дому Ники Вовка купил в цветочном магазине пять тюльпанов. Дверь открыл Саша.

Я Володя, к Нике приехал из Киева.
- Ника! Тут к тебе Володя, - Саша пропустил гостя в дом.
- Ой, цветы! Я так о них мечтала, - в проеме двери показалась молодая женщина. Она была прекрасна, но выглядела совсем не так, как на фотографии. Лицо казалось изнуренным, взгляд - потухшим, вид - уставшим. Вовка достал из сумки бутылку водки и крымское вино и без предисловий поставил их на стол. Выпили. Поговорили о жизни, Вовка рассказал о своей работе в прачечной гостиницы «Лыбедь» и о том, что приехал в Москву на три дня, специально ради встречи с Никой.
- А где ты остановился? - в глазах девушки уже светились неподдельная радость и тепло (она всегда была рада гостям).
- Пока не знаю…
- Знаешь, Вов, оставайся у нас. Возражения не принимаются.

Возражать никто и не собирался. Володе постелили на детской Никиной кровати. Но поспать всласть гостю так и не пришлось. Посреди ночи его разбудил душераздирающий крик: «Саша, мне опять плохо, звони в «скорую»! Эта спина, когда же все это кончится?!» Саша побежал звонить к соседям (телефон в квартире Ники несколько месяцев назад отключили за неуплату). Врачи забрали Нику в больницу. Спустя какое-то время она вернулась вся всклокоченная, рухнула на кровать и устало промолвила: «Я от них сбежала. Документы - в больнице. Саша, заберешь их завтра, хорошо?» Снова легли спать. Уже под утро все повторилось: Ника опять корчилась на кровати от боли, звала на помощь Сашу, тот бегал звонить к соседям, Вовка курил на балконе, и в квартире появлялись врачи «скорой»… «Никуда я с вами не поеду, слышите?! - кричала пьяным голосом Ника. - Лечите меня прямо здесь, делайте укол, сделайте хоть что-нибудь, я же умру сейчас от боли!!!» Укол помог лишь на время… Потом наступило утро, снова пили, говорили, Саша бегал за водкой, тщетно пытались заснуть под крики Ники, от которых можно было поседеть… Так прошло три дня. Вовка уехал в Киев. Писал письма, слал телеграммы… А спустя неделю не выдержал и опять примчался в Москву.

Я знала, что ты вернешься, - встретила его на пороге Ника. - Проходи, Саша сейчас на работе. Знаешь, он сильно запил…

Они целыми днями сидели на кухне обнявшись и говорили о вечном. Саша в их разговорах не участвовал, но и против присутствия Вовки не возражал. Он был уверен - Ника изменить ему просто не может. И это было правдой. Пару раз Володя сопровождал Нику на работу - в театральную студию для трудных подростков «Диапазон» на окраине Москвы. Там Ника и Саша ставили детские спектакли. Последний в ее жизни был «Крестики-нолики».
Перед отъездом Вовка набрался смелости и сказал:

Приезжай в Киев, поживешь пару лет, освоишься… Мир перед тобой еще встанет на колени, Никуша!
- Я знаю. Но после моей смерти… Я на краю, Вовка! За все в жизни нужно платить. Я очень скоро умру, так и не дождавшись…

На прощанье он подарил Нике плеер с записью их бесед, а она ему - свою любимую книгу о Ван Гоге «Жажда жизни»:

Мне кажется, я в прошлой жизни Ван Гогом была. Прочти ее и помни - мы не сможем с тобой общаться, если ты не будешь много читать. Как плохо, что мы живем в разных городах!

22 марта Ника приехала в Киев. Вовка познакомил ее со своими друзьями, показал город… Ника обещала вернуться в июне, но не успела. Она вышла в открытое окно с пятого этажа. Никто и никогда не узнает, была ли то роковая случайность или сознательное решение. На этот раз ее никто не смог спасти…
Уголовное дело по факту гибели Турбиной так и не завели. У милиции были на то свои основания. Во-первых, первая попытка суицида Ники в 1997 году. Во-вторых, отсутствие в квартире людей в момент падения девушки. Чистой воды самоубийство. А крики Ники о помощи правоохранительные органы оставили без внимания: дескать, Турбина была алкоголичкой, мало ли кто привиделся ей за несколько секунд до смерти.
Во всей этой истории - масса неувязок и противоречий. В справке о смерти в графе «причина» - прочерк, в медицинском заключении сказано, что смерть наступила в результате травмы. А сбоку сделана приписка: «Падение с пятого этажа, место и обстоятельства травмы неизвестны». Тело погибшей поэтессы восемь дней лежало в морге Института скорой помощи имени Склифосовского с пометкой «Неизвестная». Саша ушел в недельный запой и даже Майе Анатольевне рассказал о смерти дочери не сразу. По его словам, он, Ника и соседка по дому Инна в тот день выпивали. Когда водка кончилась, они с Инной ушли в магазин, а когда вернулись, Ника уже лежала на земле бездыханная. В день похорон к моргу пришли трое Сашиных собутыльников и Алена Галич с сыном. Она оказалась единственной, кто принес Нике цветы. Родственники поэтессы не смогли выехать из Ялты - не было денег. Еще при жизни Ника как-то сказала: «Когда я умру, хочу, чтобы меня кремировали. Не хочу, чтобы меня после смерти ели в земле червяки». Последняя просьба Ники была выполнена. Правда, не сразу и не так, как она хотела. Саша зачем-то сказал, что ее тело кремируют прямо в Склифе. И лишил близких последней возможности попрощаться с Никой - ведь никто не знал, что в этой больнице нет крематория.
Все разошлись, а служащие Склифа потащили одинокий гроб с приколотой запиской «На кремацию в Николо-Архангельский крематорий». Они ругались, что им не оплатили «погрузочные» работы.
Так Ника Турбина, всю жизнь боявшаяся остаться одна, отправилась в свой последний путь. А рядом не было ни одного родного человека… Позже Алена Галич добилась, чтобы Нику отпели в храме и захоронили на Ваганьковском кладбище, в открытом колумбарии. Напротив - могила Игоря Талькова.
10 мая 2002 года Вовка дочитал книгу о Ван Гоге, подаренную Никой. Последний раз взглянул на закладку - обрывок тетрадного листа в клеточку с надписью, сделанной красным карандашом: «Я люблю тебя. Ника», и вместе с книгой отложил в сторону…

На следующий день Ники не стало. После ее смерти Вовка выполнил свой последний долг - встретился с ее мамой и бабушкой и передал им фотографии, сделанные в ее московской квартире и в Киеве. Спустя год Вовка устроился на работу, спустя два - женился. Недавно он вновь был проездом в Москве. Зашел в знакомый дворик на улице Маршала Бирюзова, покурил на лавочке под Никиным окном, но подняться в квартиру не решился. Да и к кому? После смерти Ники одну из комнат ее двухкомнатной квартиры продали чужим людям, а вторая сейчас под замком, ждет приезда сводной сестры Ники - Маши, которая в этом году закончила школу и собирается поступать в московский вуз.
Первая любовь Ники, Костя, узнал о ее смерти от Алены Галич. Она позвонила ему в Японию. Он долго молчал в телефонную трубку, а потом прокричал: «Алена, скажи всем, что Ника не хотела умирать! У нее была колоссальная жажда жизни!»
С Никой действительно было очень сложно. Она росла доброй, отзывчивой, но совершенно не приспособленной к жизни. Ей нужен был человек, который заслонил бы ее от всех невзгод, избавил от быта, от необходимости зарабатывать деньги, пробивать публикации… Но где же такого найдешь в наше жестокое время? Она это понимала, и ей было страшно. Когда мы познакомились, Нике было всего двадцать три - вся жизнь впереди, а создавалось такое впечатление, будто она прожила ее почти до конца.
И она уже тогда остро осознавала - чтобы о тебе наконец вспомнили, нужно всего-навсего умереть.

Я ночь люблю за одиночество,
Когда с собой наедине
Я говорю о том, что хочется
И так не хочется судьбе.
Могу я думать о несбыточном,
О том, что ночи нет конца.
И можно верить в дни счастливые,
И плакать можно без конца.
Не надо слушать слов укора
И глаз тревожных острие
Не надо прикрывать рукою,
Когда становится темно.